Неточные совпадения
— Во времена досюльные
Мы были тоже барские,
Да только ни помещиков,
Ни немцев-управителей
Не знали мы тогда.
Не правили мы барщины,
Оброков не платили мы,
А так, когда рассудится,
В три года
раз пошлем.
И, сказавши это, заплакал. «Взыграло древнее сердце его, чтобы послужить», — прибавляет летописец. И сделался Евсеич ходоком и положил
в сердце своем искушать бригадира до
трех раз.
Но к полудню слухи сделались еще тревожнее. События следовали за событиями с быстротою неимоверною.
В пригородной солдатской слободе объявилась еще претендентша, Дунька Толстопятая, а
в стрелецкой слободе такую же претензию заявила Матренка Ноздря. Обе основывали свои права на том, что и они не
раз бывали у градоначальников «для лакомства». Таким образом, приходилось отражать уже не одну, а
разом трех претендентш.
Еще через
три дня Евсеич пришел к бригадиру
в третий
раз и сказал...
О личности Двоекурова «Глуповский летописец» упоминает
три раза:
в первый
раз в «краткой описи градоначальникам», во второй —
в конце отчета о смутном времени и
в третий — при изложении истории глуповского либерализма (см. описание градоначальствования Угрюм-Бурчеева).
― Ну, как же! Ну, князь Чеченский, известный. Ну, всё равно. Вот он всегда на бильярде играет. Он еще года
три тому назад не был
в шлюпиках и храбрился. И сам других шлюпиками называл. Только приезжает он
раз, а швейцар наш… ты знаешь, Василий? Ну, этот толстый. Он бонмотист большой. Вот и спрашивает князь Чеченский у него: «ну что, Василий, кто да кто приехал? А шлюпики есть?» А он ему говорит: «вы третий». Да, брат, так-то!
Раза три ездоки выравнивались, но каждый
раз высовывалась чья-нибудь лошадь, и нужно было заезжать опять сначала. Знаток пускания, полковник Сестрин, начинал уже сердиться, когда наконец
в четвертый
раз крикнул: «пошел!» — и ездоки тронулись.
Она только что пыталась сделать то, что пыталась сделать уже десятый
раз в эти
три дня: отобрать детские и свои вещи, которые она увезет к матери, — и опять не могла на это решиться; но и теперь, как
в прежние
раза, она говорила себе, что это не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей сделал.
Левин презрительно улыбнулся. «Знаю, — подумал он, — эту манеру не одного его, но и всех городских жителей, которые, побывав
раза два
в десять лет
в деревне и заметив два-три слова деревенские, употребляют их кстати и некстати, твердо уверенные, что они уже всё знают. Обидной, станет 30 сажен. Говорит слова, а сам ничего не понимает».
Когда няня вошла
в детскую, Сережа рассказывал матери о том, как они упали вместе с Наденькой, покатившись с горы, и
три раза перекувырнулись.
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее
три дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал, как узнать это. Он виделся с ней
в последний
раз на даче у кузины Бетси. На дачу же Карениных он ездил как можно реже. Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос, как это сделать.
И Левину,
в виду этого мальчика, выражавшего свое одобрение, было вдвойне приятно убить еще тут же раз-за-разом
трех бекасов.
Он был еще худее, чем
три года тому назад, когда Константин Левин видел его
в последний
раз. На нем был короткий сюртук. И руки и широкие кости казались еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели на губы, те же глаза странно и наивно смотрели на вошедшего.
— Что, не ждал? — сказал Степан Аркадьич, вылезая из саней, с комком грязи на переносице, на щеке и брови, но сияющий весельем и здоровьем. — Приехал тебя видеть —
раз, — сказал он, обнимая и целуя его, — на тяге постоять — два, и лес
в Ергушове продать —
три.
— Прикажите еще поворот сделать. Всего
три ступеньки прибавить. И пригоним
в самый
раз. Много покойнее будет.
Засверкали глазенки у татарчонка, а Печорин будто не замечает; я заговорю о другом, а он, смотришь, тотчас собьет разговор на лошадь Казбича. Эта история продолжалась всякий
раз, как приезжал Азамат. Недели
три спустя стал я замечать, что Азамат бледнеет и сохнет, как бывает от любви
в романах-с. Что за диво?..
Вот он
раз и дождался у дороги, версты
три за аулом; старик возвращался из напрасных поисков за дочерью; уздени его отстали, — это было
в сумерки, — он ехал задумчиво шагом, как вдруг Казбич, будто кошка, нырнул из-за куста, прыг сзади его на лошадь, ударом кинжала свалил его наземь, схватил поводья — и был таков; некоторые уздени все это видели с пригорка; они бросились догонять, только не догнали.
В ответ на это Чичиков свернул
три блина вместе и, обмакнувши их
в растопленное масло, отправил
в рот, а губы и руки вытер салфеткой. Повторивши это
раза три, он попросил хозяйку приказать заложить его бричку. Настасья Петровна тут же послала Фетинью, приказавши
в то же время принести еще горячих блинов.
— Ну, слушай, этот
раз возьму, и то из сожаления только, чтобы не провозился напрасно. Но если ты привезешь
в другой
раз, хоть
три недели канючь — не возьму.
После небольшого послеобеденного сна он приказал подать умыться и чрезвычайно долго
тер мылом обе щеки, подперши их извнутри языком; потом, взявши с плеча трактирного слуги полотенце, вытер им со всех сторон полное свое лицо, начав из-за ушей и фыркнув прежде
раза два
в самое лицо трактирного слуги.
Не шевельнул он ни глазом, ни бровью во все время класса, как ни щипали его сзади; как только раздавался звонок, он бросался опрометью и подавал учителю прежде всех треух (учитель ходил
в треухе); подавши треух, он выходил первый из класса и старался ему попасться
раза три на дороге, беспрестанно снимая шапку.
Работы оставалось еще, по крайней мере, на две недели; во все продолжение этого времени Порфирий должен был чистить меделянскому щенку пуп особенной щеточкой и мыть его
три раза на день
в мыле.
Бывало, льстивый голос света
В нем злую храбрость выхвалял:
Он, правда,
в туз из пистолета
В пяти саженях попадал,
И то сказать, что и
в сраженье
Раз в настоящем упоенье
Он отличился, смело
в грязь
С коня калмыцкого свалясь,
Как зюзя пьяный, и французам
Достался
в плен: драгой залог!
Новейший Регул, чести бог,
Готовый вновь предаться узам,
Чтоб каждым утром у Вери
В долг осушать бутылки
три.
Они хранили
в жизни мирной
Привычки милой старины;
У них на масленице жирной
Водились русские блины;
Два
раза в год они говели;
Любили круглые качели,
Подблюдны песни, хоровод;
В день Троицын, когда народ
Зевая слушает молебен,
Умильно на пучок зари
Они роняли слезки
три;
Им квас как воздух был потребен,
И за столом у них гостям
Носили блюда по чинам.
Один молодой полковник, живая, горячая кровь, родной брат прекрасной полячки, обворожившей бедного Андрия, не подумал долго и бросился со всех сил с конем за козаками: перевернулся
три раза в воздухе с конем своим и прямо грянулся на острые утесы.
Через
три дня, возвращаясь из городской лавки, Ассоль услышала
в первый
раз...
— Совершенно. Все
три раза наяву. Придет, поговорит с минуту и уйдет
в дверь; всегда
в дверь. Даже как будто слышно.
— Да уж
три раза приходила. Впервой я ее увидал
в самый день похорон, час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй
раз третьего дня,
в дороге, на рассвете, на станции Малой Вишере; а
в третий
раз, два часа тому назад, на квартире, где я стою,
в комнате; я был один.
Впрочем,
в эти два-три дня после смерти Катерины Ивановны он уже
раза два встречался с Свидригайловым, всегда почти
в квартире у Сони, куда он заходил как-то без цели, но всегда почти на минуту.
То, собственно, обстоятельство, что он ни
разу не открыл кошелька и не знал даже, сколько именно
в нем лежит денег, показалось невероятным (
в кошельке оказалось триста семнадцать рублей серебром и
три двугривенных; от долгого лежанья под камнем некоторые верхние, самые крупные, бумажки чрезвычайно попортились).
В эту минуту прибыли вы (по моему зову) — и все время у меня пребывали потом
в чрезвычайном смущении, так что даже
три раза, среди разговора, вставали и спешили почему-то уйти, хотя разговор наш еще не был окончен.
Нет, мрачный; вреда не делаю, а сижу
в углу; иной
раз три дня не разговорят.
—
В аккурат
три раза, все слышали! — крикнул третий.
В это мгновение кто-то
три раза стукнул
в дверь.
— Матери у меня нет, ну, а дядя каждый год сюда приезжает и почти каждый
раз меня не узнает, даже снаружи, а человек умный; ну, а
в три года вашей разлуки много воды ушло.
Раскольников взял газету и мельком взглянул на свою статью. Как ни противоречило это его положению и состоянию, но он ощутил то странное и язвительно-сладкое чувство, какое испытывает автор,
в первый
раз видящий себя напечатанным, к тому же и двадцать
три года сказались. Это продолжалось одно мгновение. Прочитав несколько строк, он нахмурился, и страшная тоска сжала его сердце. Вся его душевная борьба последних месяцев напомнилась ему
разом. С отвращением и досадой отбросил он статью на стол.
— Ура! — закричал Разумихин, — теперь стойте, здесь есть одна квартира,
в этом же доме, от тех же хозяев. Она особая, отдельная, с этими нумерами не сообщается, и меблированная, цена умеренная,
три горенки. Вот на первый
раз и займите. Часы я вам завтра заложу и принесу деньги, а там все уладится. А главное, можете все трое вместе жить, и Родя с вами… Да куда ж ты, Родя?
Усердствуя, они
в часы вина и драки
И честь и жизнь его не
раз спасали: вдруг
На них он выменил борзые
три собаки!!!
Зови меня вандалом:
Я это имя заслужил.
Людьми пустыми дорожил!
Сам бредил целый век обедом или балом!
Об детях забывал! обманывал жену!
Играл! проигрывал!
в опеку взят указом!
Танцо́вщицу держал! и не одну:
Трех разом!
Пил мертвую! не спал ночей по девяти!
Всё отвергал: законы! совесть! веру!
«Вот, — воскликнул он, — хоть мы и
в глуши живем, а
в торжественных случаях имеем чем себя повеселить!» Он налил
три бокала и рюмку, провозгласил здоровье «неоцененных посетителей» и
разом, по-военному, хлопнул свой бокал, а Арину Власьевну заставил выпить рюмку до последней капельки.
Было
в нем что-то устойчиво скучное, упрямое. Каждый
раз, бывая у Марины, Самгин встречал его там, и это было не очень приятно, к тому же Самгин замечал, что англичанин выспрашивает его, точно доктор — больного. Прожив
в городе недели
три, Крэйтон исчез.
Этот парень все более не нравился Самгину, весь не нравился. Можно было думать, что он рисуется своей грубостью и желает быть неприятным. Каждый
раз, когда он начинал рассказывать о своей анекдотической жизни, Клим, послушав его две-три минуты, демонстративно уходил. Лидия написала отцу, что она из Крыма проедет
в Москву и что снова решила поступить
в театральную школу. А во втором, коротеньком письме Климу она сообщила, что Алина, порвав с Лютовым, выходит замуж за Туробоева.
— Нет, — сказал Самгин. — Дома у нее был я
раза два,
три… По делам встречались
в магазине.
Вполголоса напевая, женщина поправляла прическу, делала вид, будто гримируется, затем, сбросив с плеч мантию, оставалась
в пенном облаке кружев и медленно, с мечтательной улыбкой,
раза два,
три, проходила пред рампой.
Раза два-три Иноков, вместе с Любовью Сомовой, заходил к Лидии, и Клим видел, что этот клинообразный парень чувствует себя у Лидии незваным гостем. Он бестолково, как засыпающий окунь
в ушате воды, совался из угла
в угол, встряхивая длинноволосой головой, пестрое лицо его морщилось, глаза смотрели на вещи
в комнате спрашивающим взглядом. Было ясно, что Лидия не симпатична ему и что он ее обдумывает. Он внезапно подходил и, подняв брови, широко открыв глаза, спрашивал...
Все это текло мимо Самгина, но было неловко, неудобно стоять
в стороне, и
раза два-три он посетил митинги местных политиков. Все, что слышал он, все речи ораторов были знакомы ему; он отметил, что левые говорят громко, но слова их стали тусклыми, и чувствовалось, что говорят ораторы слишком напряженно, как бы из последних сил. Он признал, что самое дельное было сказано
в городской думе, на собрании кадетской партии, членом ее местного комитета — бывшим поверенным по делам Марины.
Новости следовали одна за другой с небольшими перерывами, и казалось, что с каждым днем тюрьма становится все более шумной; заключенные перекликались между собой ликующими голосами, на прогулках Корнев кричал свои новости
в окна, и надзиратели не мешали ему, только один
раз начальник тюрьмы лишил Корнева прогулок на
три дня. Этот беспокойный человек, наконец, встряхнул Самгина, простучав...
Владимирские пастухи-рожечники, с аскетическими лицами святых и глазами хищных птиц, превосходно играли на рожках русские песни, а на другой эстраде, против военно-морского павильона, чернобородый красавец Главач дирижировал струнным инструментам своего оркестра странную пьесу, которая называлась
в программе «Музыкой небесных сфер». Эту пьесу Главач играл
раза по
три в день, публика очень любила ее, а люди пытливого ума бегали
в павильон слушать, как тихая музыка звучит
в стальном жерле длинной пушки.
Они, трое, все реже посещали Томилина. Его обыкновенно заставали за книгой, читал он — опираясь локтями о стол, зажав ладонями уши. Иногда — лежал на койке, согнув ноги, держа книгу на коленях,
в зубах его торчал карандаш. На стук
в дверь он никогда не отвечал, хотя бы стучали
три, четыре
раза.
— Здесь все кончилось, спорят только о том, кому
в Думе сидеть. Здесь очень хорошие люди, принимают меня — вот увидишь как! Бисирую
раза по
три. Соскучились о песнях…